Теперь Алесь разговаривал только с Мартой. Все больше времени проводили они вместе. Девушка охотно рассказывала ему о своей жизни, и Алесь слушал Марту с неослабевающим интересом. Он и не заметил, с какого времени решительно все, даже мельчайшие детали из жизни девушки начали глубоко интересовать его, так же, как каждый жест, каждая улыбка казались ему дорогими и близкими, полными какого-то важного содержания. Одно только огорчало Алеся во время таких разговоров: это то, что он не мог так же искренне и непосредственно рассказать Марте о себе. Девушка удивленно смотрела на юношу.
- Неужели ты и в самом деле ничего не помнишь о своем прошлом? Ну, попробуй, вспомни хоть что-нибудь!
Однако непроницаемая пелена еще не спала с памяти Алеся. Только и осталось воспоминание, о поезде, который куда-то мчался на полном ходу… грохот, черная пропасть ничего больше…
И сейчас, когда они вдвоем сидели около приемника в каюте Алеся, слушая однообразные мелодии танцевальной музыки, парень безутешно склонил голову на руки. Как трудно осознавать, что у тебя неизвестно каким образом исчезло прошлое! Если бы он только знал, как вспомнить его!..
А тут еще раздражительная музыка, которая, кажется, вся полностью состоит из воющих труб и оглушительных барабанов, хриплых возгласов какой-то неистовой женщины и кошачьего визга пронзительных дудочек…
Вдруг Алесь вздрогнул. Что это? Что за странная смена?
В репродукторе исчезли завывания и барабанный грохот. Сквозь сухое потрескивание атмосферных разрядов откуда-то, очень издалека, будто из какого-то другого мира, доносились мягкие мелодичные звуки, нежный перезвон. Эти спокойные звуки несли с собой что-то родное, до боли в сердце знакомое: они появлялись один за другим, создавая выразительную мелодию, хотя и короткую, хотя и несложную… и эта мелодия неоднократно повторялась, заставляя сердце сладко сжиматься одновременно и от тоски и от радости… Но что это? Почему в груди вдруг стало так жарко, почему у Марты взволнованное, сияющее лицо, словно и она чувствует то же самое?
Пальцы девушки замерли на ручке приемника, словно она боялась неосторожным движением спугнуть эту нежную, едва слышную мелодию, которую наигрывали далекие серебряные колокольчики. Тихо-тихо, одними губами Марта заговорила:
- Как приятно, Алексо, как нежно звучит этот сигнал, правда? Я всего раз или два в жизни слышала его у Фредо Виктуре… ведь это так далеко от нас и поймать по радио очень трудно… Алексо, ты узнаешь этот сигнал? Дядя Фредо говорил, что это отрывок из какой-то песни, песни о Москве и о Советской стране, да, Алексо?..
О Москве? О Советской стране? Да, да, вот оно: «Широка страна моя родная!.. Широка страна моя родная!» Сигнал, позывные московской радиостанции!
- Москва! Родная Москва!
Косточки пальцев, которыми Алесь сжимал край кровати, побелели от напряжения. Москва!.. Он переводил широко раскрытые глаза с Марты на приемник, снова на Марту хотел что-то сказать, что-то крикнуть - и не мог.
- Алексо! Что с тобой? Ты побледнел! Тебе плохо? Алексо! Да скажи же, в чем дело!
Алесь с трудом произнес:
- Подожди… подожди, Марта… я сейчас, сейчас…
Что-то большое, еще не осознанное, но такое большое и важное, что закрывало собой все остальное, - медленно поднималось из глубины души Алеся. Оно заполняло грудь, оно непреодолимой, мощной волной заливало душу, грудь, голову, которая шла кругом. Один за другим появлялись еще неясные образы, картины. Они наплывали горячими толчками, смешивались, исчезали - и снова возникали, все более ясные, более красочные… И одновременно понемногу сдвигалась тяжелая, непроницаемая пелена, которая до сих пор окутывала черным одеялом то, что юноша тщетно пытался вспомнить. Светлые проблески разрывали эту пелену, так же как острые яркие лучи солнца пронзающие иногда густые облака. Пелена расступалась неохотно, она сразу смыкалась и сливалась снова, сразу гася еще непрочные проблески памяти. Но зато и проблесков становилось все больше, они рвали тяжелую серую пелену на куски, расталкивали ее, открывая, будто ясное чистое небо, широкие пейзажи и картины, которые Алесь уже отчаялся вспомнить…
Советская страна… родной город… залитые солнцем улицы, которыми он мальчишкой возвращается из школы… прощание с отцом и матерью, когда он отплывал юнгой на теплоходе… пожатие отцовской руки и короткие объятия, как и надлежит мужчинам… и слезы матери, ее поцелуи, от которых было и немного стыдно, и несказанно приятно… плавание в далекие края… нападение фалангистского военного корабля… плен… концлагерь… долгое-долгое ожидание… отъезд многих товарищей… и вновь ожидание… и наконец разрешение ехать на Родину… поезд… длинноносый человек в широком пальто… грохот железнодорожной катастрофы… Валенто и Седой Капитан…
Все это пронеслось почти мгновенно, обгоняя друг друга, заливая ярким светом прошлое юноши, будто кто-то повернул электрический выключатель, и от этого исчезла темнота, и стало видно все-все, хоть касайся рукой.
Алесь боялся пошевелиться: а что, если вдруг он снова все забудет? Он осторожно повернул голову налево, направо, как бы проверяя, крепко ли держится в нем память, не исчезает ли что-то? И тогда он заметил, как тревожно смотрит на него Марта. А, ведь и правда, она же не понимает, что произошло!
- Марта, дорогая, все прошло! Я помню! Все, решительно все помню! Ко мне вернулась память!
Красивое лицо девушки засияло искренней радостью.
- Ты вспомнил, Алексо! Действительно? И теперь тебя ничего не будет мучить? Вспомнил, кто ты и что с тобой было раньше?